Собственные дома архитекторов можно назвать отдельным направлением искусства: это всегда площадка архитектурных экспериментов, возможность высказаться и перепроверить идеи на себе.
Знаменитый дом Константина Мельникова в Москве - уникален во всём. Икона авангарда, единственное здание в России, включенное в список 150 лучших домов мира, и единственное частное здание, построенное в СССР при отсутствии частной собственности.
Форма здания - “восьмёрка” из разновысоких врезанных друг в друга цилиндров, с окнами-сотами, и внутренняя структура - не влиявшая на форму, а включенная в неё - являлась вызовом конструктивизму, балансировавшему, по мнению Мельникова, на грани утилитарности, и считавшего, что излишне функциональный подход лишает Архитектуру права называться искусством.
Как все гениальные зодчие XX века, Мельников наделял Архитектуру правом влиять на каждодневную жизнь людей. В его доме семейный уклад подчинялся жизни дома – следуя принципу восхождения от земных желаний к высшим. На первом этаже располагались кухня, ванная комната, столовая и гардеробная. Второй был отдан под гостиную и спальню. Верхний этаж предназначался исключительно для творчества. Отводя большую роль в жизни человека сну, спальню архитектор сделал почти сакральным местом
Занимавшая половину второго этажа, эта “зона сна” была свободна ото всех житейских предметов, кроме кроватей. Стены, потолок и пол - со скругленными углами и радиусными стыками, были покрыты золотисто-медной венецианской штукатуркой - как сплошным бесшовным, обволакивающим покрывалом. Кровати, точнее - “подиумы для сна” - поднимались на “волнах” этой золотой отполированной поверхности. Пространство для родителей, в центре, отделялось от детских глухими, но не примыкающими к стенам, и открывающими вид на окна, перегородками.
В это идеальное пространство, не нарушаемое суетным бытом, все поднимались из гардеробной - в пижамах и халатах.
Как относилась к этому семья? Известно, что еще до постройки дома сын художника рисовал на плане свою комнату с кроватью. Но уже в доме, судя по воспоминаниям домочадцев, они были счастливы: Мельников говорил, что в их спальне “был виден воздух”, и сын Виктор писал: “утром казалось, будто воздух в спальне можно было потрогать руками…”.
К сожалению, во время войны золотистая отделка осыпалась, остовы кроватей ушли в топку и больше не восстанавливались. Позднее помещения заполнились мебелью, выбранной супругой архитектора и обычными житейскими мелочами. В спальной комнате были поклеены розовые обои в цветочек, сам же Константин Мельников спал в гостиной.
Сейчас в доме проводится реставрация и возвращается исторический интерьер с восстановлением довоенной венецианской штукатурки, но к сожалению, без кроватей-подиумов. Концепция предполагает максимальное сохранение предметов семейного быта, далёких от авангарда - уже из жизни после отстранения от проектирования, и связанной с преподаванием и живописью. Возможно, в таком противопоставлении и состоит концепция музея. Мнение же Константина Мельникова по поводу музея в собственном доме было таким:
“Художник всегда должен быть на виду - нельзя думать, что у него две жизни - одна для искусства, а вторая - так, для него самого.”
